С кем встречается гейл харольд. Queer as folk: Гейл Харольд/Рэнди Харрисон "Гомо/Гетеро/Сексуальный" Перевод

windows-1251Queer as folk: Гейл Харольд/Рэнди Харрисон "Гомо/Гетеро/Сексуальный" ПереводФорум » Кино » Queer as folk: Гейл Харольд/Рэнди Харрисон "Гомо/Гетеро/Сексуальный" Перевод » Ответить

Queer as folk: Гейл Харольд/Рэнди Харрисон "Гомо/Гетеро/Сексуальный" Перевод

participante: Название: Гомо/Гетеро/Сексуальный Автор: IRATI Переводчик: Participante Бета: Ampaseh Рейтинг: NC-17 Жанр: RPS Пейринг: Gale/Randy (Гейл Харольд/Рэнди Харрисон) Оригинал: http://irati.livejournal.com/147357.html Разрешение на перевод: получено Перевод: Завершён Перевод посвящается Valdi5 Авторская пунктуация “All of my stories are true, and If theyre not, they should be” (Emmet, QaF 1x21) Завязка Для начала следует пояснить: Рэнди не считает, что Гейл медленно соображает. Да, довольно легко можно прийти к такому заключению. Возможно, из-за того, что у Гейла возникают некоторые проблемы с выражением собственных мыслей… особенно когда на него давят. Что есть, то есть. Рэнди находит такое объяснение вполне обоснованным. Нет, Рэнди не испытывает особой гордости за то, что на какой-то миг, возможно, в самом-самом начале, решил, что Гейл немного медленно соображает. В начале Для Рэнди это было делом принципа — отнестись к Гейлу с предубеждением. Почему? Да потому что Гейл был натуралом. Прикинь! Натуралом. Одна. Одна! Пилотная серия о гомосексуальных отношениях по телевидению — кабельному, — и главную роль отдают натуралу. Определённо, Рэнди почувствовал себя оскорблённым, когда узнал об этом. Было очевидно, что они пригласили гетеросексуального актёра, чтобы он распространял вокруг себя все эти скрытые флюиды гетеросексуальности и привлекал к сериалу внимание погрязших в рутине домохозяек, заставил мечтать о себе. Это было крайне неприятно осознавать. Рэнди почувствовал раздражение, но никому ничего не сказал, естественно. Когда он узнал об этом, на роль его ещё не утвердили, и высказывание каких бы то ни было претензий являлось непозволительной роскошью. А когда роль была у него в кармане, ему опять-таки показалось неразумным упираться рогом и качать права. Но, скорее всего, пара комментариев всё-таки сорвалась с языка. Возможно, во время телефонного разговора из Торонто с секретаршей своего агента. Мало кто может похвастаться гладкими отношениями со своим агентом, и Рэнди не был исключением, однако он неплохо ладил с его секретаршей. Так что, когда она поинтересовалась, как там в Канаде? — Холодно. — Как там пробы? — Хорошо. — Как дела в целом? — Роль я получил. — Как там главный герой? — Хм… Удержаться он не смог. Нахмурил лоб, хотя никто не мог его видеть. Он прижимал трубку плечом и заваривал чай. «Хорошо», — соврал. «Кажется», — добавил. А потом решил приоткрыть заглушку, чтобы спустить пары, и после длинной продуманной паузы сообщил: «Он брюнет, более или менее смазливый». Раздражённо вздохнул и добавил: «Натурал», — стараясь, чтобы это прозвучало как можно более обвиняюще. И напоследок, чтобы забить последний гвоздь, заявил: «И вообще, мне показался, что он как-то медленно соображает». Насчёт «брюнета» всё было правдой. Насчёт «более или менее смазливый» тоже более или менее верно. (Здесь Рэнди не пришлось особо притворяться: ему не нравились брюнеты, а, тем более, натуралы). Но вот насчёт «медленно соображает» всё оказалось полным фуфлом. Тугодум Вряд ли можно сказать, что Гейл был в особом восторге от Рэнди, когда впервые увидел его. Сказать такое значило бы более чем преувеличить. Чтобы быть уж совсем точными в формулировке — это было бы самой настоящей ложью. А чтобы быть предельно честными, приведём дословно, что подумал Гейл. Нечто не особенно красноречивое, не великая речь, достойная Гендальфа Серого, который для Гейла был мерилом мудрости, но нечто достаточно экспрессивное и типичное для самого Гейла. Одним словом, он подумал: «Ой, ё!». Искра Иногда между актёрами… пробегает искра, но не надо обманываться. Пробегает она далеко не всегда. Зачастую всё остаётся на уровне механики, отлаженного процесса. Сцена — переснять — свет — сделаем ещё дубль — снято — стоп камера — свет — обрезать — грим — переснять. В противоположность Театру, где важно найти свой ритм и струиться, плыть по течению, киносъёмка — это дробление на сцены, череда дублей. Отрепетировать свой кусок и по новой. Сложно постоянно поддерживать внутренний ритм, сохранять энергетику сцены, не обратить всё в пшик. И это становится практически непосильной задачей, когда между тобой и человеком, с которым вы работаете в тандеме, ничего не происходит. Ты смотришь не него, разговариваешь, злишься, целуешь и т.д., и т.п. Ты отыгрываешь свою сцену, все вокруг делают свою работу, и ты идёшь домой. Но ничего особенного не происходит. Ты проговариваешь свои реплики, но диалог мёртв. Ты играешь сцену, но в ней нет жизни. Иногда случается и такое. Когда Гейл познакомился с Рэнди, то сразу подумал, что как раз так всё и будет. Точнее, не будет ничего. Потому что Рэнди должен был играть Джастина, а Джастин в понимании Гейла выглядит иначе. Не то чтобы Гейл особенно много задумывался о предстоящих пробах и образах героев, это если по-честному. Он вообще не из тех, кто проводит много времени в подобных раздумьях. Но вот если бы он это сделал, то ни за что не представил бы кого-то такого. Слишком интеллектуал. В очках, овеянный эдаким флёром утончённости. Серьёзный и чуть раздражённый. Да у него на лице написано, сколько книг он прочитал, а точнее, проштудировал от корки до корки. Не гей в плане «вау, какая я королева!», но всё-таки достаточно гей, спасибо большое. Чуть манерный. Чуть женственный. С выражением лица, которое прямо-таки кричит: «Ты слишком гетеросексуален для этой роли, я это знаю, потому что я-то не такой». Рэнди оценил его не слишком высоко, и Гейл это почувствовал. Напряжение в воздухе: «Ой, ё!». Они вежливо обменялись рукопожатием, и Гейл подумал: «Плохо дело». Потому что он ну никак не мог себе представить после холодного рукопожатия слишком серьёзного и воспитанного Рэнди, как этот Рэнди будет симулировать оргазмы и жаркий анальный секс до рассвета. Дважды «ой, ё!». Так что он решил, что искры не будет. Между ними на экране просто не будет того, что некоторые назвали бы химией, а Гейл даже и не знал, как обозвать. Конечно, они будут делать свою работу, но искры не будет. И в результате серию они похерят, а Гейл снова пополнит ряды безработных актёров. В который уже раз в своей жизни он ошибся. Химия Ошибся он по полной программе. Ошибся так, как только он умел ошибаться. Потому что, когда настало время читки и первой репетиции, произошла любопытная вещь. Рэнди, заявив: «Подождите», положил свою копию сценария на стол, туда же легли и очки. А точнее, легли они на сценарий, который пестрел галочками, сносками и пометками. (Не то чтобы это было особенно важным, но в копии Гейла ни одной пометки не наблюдалось. Там присутствовали кофейные пятна, а это, согласитесь, не одно и то же. В противоположность копии Рэнди, его сценарий был мятым. Гейлу стало стыдно; затем он подумал, что чувствует себя глупо, сравнивая такие вещи, а потом разозлился из-за того, что почувствовал себя глупцом). Но тут Рэнди посмотрел на него, и он забыл обо всем: о злости, о комплексах, о глупости. Потому что Рэнди снял очки и пропал. Вот прямо там, посреди репетиционной, и пропал. Полностью скрылся от режиссера, от Гейла, от всего мира. У него изменилось выражение глаз. Выражение глаз, да будь оно неладно, изменилось! Он вмиг стал младше и превратился в шестнадцатилетнего подростка, который стоит на углу и ждёт, что кто-нибудь отведёт его к себе домой. Его глаза уже не твердили: «Интеллектуал, женственный и серьёзный». Они говорили: «Мне страшно, я возбуждён, трахни меня». И вот там, в заснеженном Торонто, когда Рэнди исчез, Гейл заметил, что улыбается, — и исчез вместе с ним. Энергетика Брайана Кинни завибрировала в нём как никогда отчётливо, внятно и отчётливо , произнося: «Я тебя живьём съем. Трахну так, что мало не покажется». Да, скорее всего, именно тогда он впервые услышал своего внутреннего Брайана Кинни. Внятно и отчётливо. Носки После той репетиции было ещё множество других, часы и часы съёмок пилотной серии, споры с режиссером и продюсерами. Бессонные ночи, различные варианты грима; на Гейле перепробовали столько способов укладки и стрижки, что ему стало казаться, будто у него намного больше волос, чем думалось раньше. Ему пришлось учиться говорить в декорациях «Вавилона», в то время как статисты танцевали под несуществующую музыку. И это было совсем не просто, потому что надо притворяться, будто кричишь, хотя на самом деле просто говоришь. Но у него получилось. Получилось и это, и танцевать без музыки, выживать в первые недели пребывания на съёмочной площадке, слушать Брайана внутри себя всё это время, получилось не просрать свой шанс — и, наконец, у него получилось достаточно правдоподобно имитировать секс с мужиками. Это было частью персонажа. А точнее сказать, это было основополагающей частью его персонажа. Целоваться, как сам дьявол-искуситель, трахаться так, будто в этом заключается сама жизнь. Естественно, не обошлось без пары (на самом-то деле, без пары дюжин) неловких моментов. Но они всё обсуждали, они говорили об этом, работали над этим, вели себя как профессионалы. Потому что когда тебе выпадает такой шанс, если ты хороший актёр, то вцепляешься в него зубами и готов пожертвовать всем, лишь бы не упустить. — Ты когда-нибудь был в более неловкой ситуации? Они лежат, обнажённые, посреди съёмочной площадке. Сцена «Джастин кончает на чёрные простыни Брайана» в N-дцатый, они сами уже не помнят какой, раз, отснята. Рэнди надолго задумывается, прежде чем ответить. — В первый раз, когда мне в какой-то школьной постановке нужно было поцеловать девочку, я так разнервничался, что прикусил ей губу до крови. Сейчас на мне из одежды один носок, и тот надет отнюдь не на ногу. Какой из этих эпизодов тебе кажется более неловким? — Тот, с девчонкой, двух мнений быть не может, — смеётся Гейл. — По сравнению с таким сейчас всё просто супер. Постепенно Гейл смиряется с неловкостью обнажёнки и смущающими сценами и — а вы что думали? — со временем он свыкается с носками, один из которых он натягивает далеко не на ногу. Во время интервью его часто спрашивают, кто из коллег повлиял на него в большей степени, и он неизменно отвечает: «Рэнди Харрисон». Рэнди Харрисон, который постоянно рядом, обнажённый большую часть времени, рядом с самого начала и потом… на каждом шагу этого пути. Когда они познакомились, он решил, что Рэнди сложный человек, но Гейл умел всё упрощать. Он не помнит, в какой момент Рэнди перестал ему не нравиться. Возможно, в начале, самом начале. Момент Рэнди в точности помнит тот день, когда понял, что Гейл не тормоз. Был май, и стояла жара. Потом он иногда ловил себя на мысли, что хочет рассказать о том, что произошло в тот день, но поделиться не с кем. Потому что поделиться этим значит и признаться в том, что считал, будто Гейл немного медленно соображает. А Рэнди не особенно гордится этим. Они болтали во время одного из многочисленных технических перерывов, это была обычная беседа о том о сём. Он не помнит, как речь зашла о методе. На съёмках частенько приходится коротать часы в ожидании и как-то убивать время, так что разговор об этом мог зайти в любой момент, и причиной тому было спасение от скуки. Они обсуждали различия между телевидением и Театром, говорили об Аль Пачино и постепенно перешли к излюбленной для всех актёров теме. То бишь, они стали говорить о себе. А точнее, Рэнди стал говорить о себе и своей потребности записывать буквально ВСЁ о персонаже, которого ему предстоит играть. — А всё — это сколько? — поинтересовался Гейл. — Я исписал тридцать страниц, пока готовился к последним пробам на роль Джастина. На лице Гейла отразилось такое удивление, которое Рэнди не удалось бы изобразить даже после всех курсов актёрского мастерства в мире. — Тридцать страниц от руки? Рэнди рассмеялся от души. А потом Гейл рассказал ему о своём методе. Разумеется, никакими тридцатью страницами тут и не пахло. — Я даже и печатать-то не особо умею, — пожав плечами. Итак, он рассказал о своей системе. Своём методе актёрской игры. Гейл не называл это ни «мой метод», ни «моя система». Он называл это «то, что я делаю». — В общих чертах, то, что я делаю, — сказал он, — это выбираю определённый момент из жизни. Понимаешь? Жизни персонажа. И использую этот момент. Понимаешь? Когда хочу… когда надо вернуться к образу. Это должен быть такой…подходящий, стоящий момент. На Рэнди очки, за которыми скрывался пытливый взгляд серьёзных глаз. Ему хотелось знать больше, и Гейл не подкачал. Уж поверьте. Скупыми словами, всего лишь в нескольких фразах он нарисовал цельный портрет Брайана Кинни. Он буквально препарировал его на глазах у Рэнди. И в то мгновение Рэнди отринул все мысли о том, хороша или плоха была идея пригласить на главную роль гетеросексуала. Вдру

Ответов - 38, стр: 1 2 All
participante: — Эти его подтяжки, — говорит Рэнди уже в машине на обратном пути, — это же ведь чёрт знает что. И о чём он только думает? Он говорит это как бы сам себе, ни к кому не обращаясь. Выходит из машины у своего дома, бросает «до скорого» и невесомо чмокает в губы. Кажется, он сам не осознаёт, что нужно много мужества, чтобы жить так, как он живёт. Уверенность в себе. Не просить прощения. — Рэнди. — Да? Я тоже тебя люблю. — Мне кажется, Кинг гей. — С такими-то подтяжками? Невозможно. — Я серьёзно. А ещё мне кажется, ты ему нравишься. — Не, Гейл, не в этой жизни. Это я оставляю для вас, ребятки. Всё для вас. Гипотезы Представим себе следующую сцену: дружеская вечеринка после нескольких недель изнурительных съёмок. Дома у Питера. Хозяин сидит на только что купленном диване чёрной кожи, которым чрезвычайно горд. Он предлагает всем по очереди присесть и попробовать, насколько тот удобен. Скотт… Теа… Когда настаёт очередь Гейла, он не просто садится, он ложится на диван, крутится с боку на бок, снова садится и подтверждает, что это лучший диван в мире, и что если бы он был котом, то обязательно поселился бы на нём. Рэнди осушает свой бокал — второй за ночь — и завидует тому, как Гейл умеет радоваться таким простым вещам, как он умудряется извлекать почти ощутимое на ощупь удовольствие из такой ерунды. Блядь! Нелли из Юты начинает подкидывать фантастические теории о том, что Гейл умеет получать удовольствие от всего. Включая секс. Рэнди приказывает ей заткнуться. Представим, что на каком-то этапе вечеринки — все пьют, курят, болтают о ерунде, уже поздно — на диване валяются двое. Питер и Гейл, который не хочет вставать. Фактически дела обстоят так, что это Питер лежит на диване, а Гейл лежит на Питере, как большое человеческое покрывало. Спиной прижимается к груди Питера, оба очень высокие, и музыка играет громко. Это мог бы быть Джон Колтрейн, Гейлу он нравится. Но сейчас он не слушает музыку. Он занят тем, что дурачится на пару с Питером, который уговаривает его бросить «всю эту чушь с гетеросексуальностью». — Это был неплохой этап в твоей жизни, Гейл, всем нам нужно время от времени экспериментировать. Но тебе уже достаточно лет. Пора завязывать с этими странностями. Повзрослей. Гейл позволяет обращаться с собой, как с куклой. Он немного пьян и вдрызг обкурен. Питер двигает его руками и пародирует голос, будто управляет огромной марионеткой. — О, идёт. Я стану геем. Ты такой красивый, Питер. Давай встречаться. Рэнди наблюдает. Он не так пьян и совсем не курил. Глаза у него не кажутся стеклянными, как у Гейла. Он никак не комментирует происходящее, потому что в голову не приходит ничего стоящего, а то, что приходит, лучше не произносить вслух. И Гейлу тоже следовало бы держать язык за зубами. Потому что когда он начинает говорить, то всё только усложняется, а комната, кажется, съёживается до микроскопического размера. — Минуточку, — вот что он говорит. — А если я стану геем, разве не с Рэнди я должен встречаться? Вот уж действительно, лучше бы молчал. Потому что когда он начинает говорить, то выдаёт вот такое нечто, произнесённое с совершенно невинным видом. Его забавляет, что Питер флиртует с ним, и он всегда готов поддержать шутку. Он обожает быть центром внимания, даже такого. — Даже думать забудь, — обижается Питер. — Этот говнюк — настоящий тиран. Всегда готов оттрахать тебя, но можешь и не мечтать о том, чтобы оттрахать его. В этом плане я более универсален. Гайл хохочет, сотрясаясь всем телом. Рэнди представляет, как Питер тоже весь вибрирует от контакта с телом Гейла, который всё не прекращает смеяться. — Серьезно, Рэнди? Всегда только ты? И мы не сможем меняться местами? — Нет, — Рэнди чувствует приступ иррациональной ревности. — Ты будешь представлять в процессе какую-нибудь бабу. Так что выкинь это из головы. Питер нарочито громко вздыхает: — Видишь? А я говорил, что он маленький тиран. Позже, где-то часа в четыре утра, такси развозит их по домам. Во время всей поездки Гейл что-то мурлычет себе под нос. Это всё смесь марихуаны с алкоголем. — Никогда, Рэнди? — внезапно спрашивает он, когда такси подъезжает к его дому. — Ни одного разочка? Мне кажется, что это не очень справедливо, говоря гипотетически. — Говоря гипотетически, если ты когда-нибудь согласился бы сделать это со мной, Гейл, то был бы слишком занят, умоляя о большем, чтобы беспокоиться о прочих вещах. Он молится о том, чтобы это прозвучало как шутка, приятельская шутка. А не отчаянно, жалко, напряжённо и чересчур серьёзно, как — а в этом он уверен — это прозвучало. Он не знает, как отнестись к тому, что на следующий день Гейл позвонил ему и сообщил, что практически ничего не помнит о предыдущей ночи. — Я ведь не переспал с Питером? — Нет, но вот с его диваном у вас всё зашло несколько дальше простых разговоров. — А, теперь понятно, почему у меня так болит задница. Вот с Гейлом всегда так: тебе хочется его убить, а в следующую минуту — отвезти домой и запереть там, чтобы он принадлежал только тебе. Договор Однажды они заключили с Гейлом сделку, пока смотрели «Большую страну» по каналу киноклассики. Рэнди никогда особо не нравился Грегори Пек, хотя он признавал, что в этом фильме тот весьма красив, когда укрощает дикую лошадь. Мужественный и благородный. Но всё равно не его тип. Слишком смуглый и вообще... не его, в общем. — Не понимаю я вас, геев, — фыркнул Гейл. — Тебе не нравится Грегори Пек? Это же Грегори Пек, Рэнди!! Он … он даже мне нравится. — Ага. И ты переспал бы с Грегори Пеком? — Да раз плюнуть. Конечно. Видимо, они переборщили с косячками, и Рэнди плохо расслышал. Гейл сказал, что переспал бы с Грегори Пеком? Насколько он помнит, в последний раз, когда он видел Пека, тот был мужчиной, и если успел сменить пол, то кое-кого не мешало бы гнать взашей из «Variety», потому что Рэнди не пропускает ни одного номера, а ТАКОГО там точно не писали. — Да ну. Это неправда. Это не может быть правдой. — Да точно тебе говорю. Я бы с ним переспал. Для этого не нужно быть геем, вообще ничего не нужно. — Ничего? Гейл замотал головой, окутанный дымом марихуаны. — Нет, потому что он настоящая звезда. Так что это не считается. Всем это известно. Вот ты что, никогда не хотел переспать с какой-нибудь звездой? — Ты имеешь в виду женщину? — Да. — Даже не знаю. С Мадонной, наверное. — С кем-нибудь ещё? Немного подумав, он называет Джессику Ланж. — Она мне понравилась в «Кинг Конге». А то, что она творила на столе с мукой, было по-настоящему горячо. Это один из его любимейших фильмов, «Почтальон звонит дважды». Гейлу он тоже нравится. — А тебе больше нравится Джессика Ланж или Джек Николсон? — Мне не нравится Джек Николсон. После «Бэтмена» я его боюсь. А вот Джуд Лоу мне нравится. Пицца совсем засохла, но от травки у Гейла не на шутку разыгрался аппетит, так что он откусывает кусок с пеперони. А вот Рэнди пицца придаёт смелости. Идиотский, бессмысленный кураж, который заставляет его задавать дурацкие вопросы. Гипотетические. Безобидные. Вопросы-между-друзьями. — А ты скорее бы переспал со мной или с Грегори Пеком? — Грегори Пеку восемьдесят, Рэнди. — Но ты ведь сказал, что мог бы переспать с ним. — Это просто выражение такое. Рэнди чувствует, как голова идёт кругом, холодок поселяется в сердце. В голове голос Нелли отчётливо произносит: «Дерьмо». — А, — говорит Рэнди. — Понятно. Некоторое время они продолжают молча смотреть фильм. Девушка очень красива. Смуглая, с выразительными зелёными глазами. Рэнди требуется полтора часа, чтобы под конец фильма всё-таки вспомнить, где он её видел. В «Спартаке». Девчонка, которая не подозревала, что Кёрк Дуглас и Тони Кёртис геи. Действительно очень красивая — естественно, на вкус натурала. В комнате повисает напряжение, и в коробке больше нет пиццы. — Рэнди? — Что? — Если я решу переспать с парнем, то ты будешь первым в моём списке. Тишина, от которой, кажется, пар валом валит. — По рукам. В одно мгновение воздух разрежается; что-то, чему нет названия, начинает разрастаться, пускает корни в пол, оплетает их, притягивая друг к другу. У Гейла действительно огромные глаза, полные невысказанного смысла. Особенно это заметно, когда он вот так пристально смотрит. — А если ты решишь переспать с натуралом… — пауза, пауза, набрать воздуха в грудь, — я тоже буду первым в твоём списке? Новая пауза. — Обычно натуралы не спешат забраться ко мне в постель, Гейл. Даже не знаю, почему. Последняя мысль Гейла, перед тем, как он проваливается в сон, о том, что Рэнди неплохо бы смотрелся в «Большой стране», объезжая лошадь. Его веки отяжелевают, и он уже больше ни о чём не думает. Но у них был договор… А уговор, как известно, дороже денег. Парень В первый раз за три года съёмок у Рэнди официальный парень. И в первый раз за эти три года они с Гейлом рассорились. Точнее, не рассорились: ссоры, как таковой, не было, и Рэнди не понимал, почему Гейл вот уже целую неделю злится и старательно избегает его. Третий сезон. Брайану предстоит отсняться он-сам-не-знает-в-каком-количестве-серий без Джастина. Ни одного поцелуя. У Рэнди есть постоянный партнёр. Всё иначе. И это «иначе» совсем не по душе Гейлу. — Ты на меня злишься? Рэнди всегда был очень проницателен. — Нет, — врёт. — Да ладно уже. Что происходит? Ничего. Глупости. Он злится. Он чувствует себя странно. Ничего. Сам не знает. Пожимает плечами. Он чувствует себя маленьким мальчиком. Маленьким мальчиком, с трудом противостоящим напору Рэнди, который настаивает, и настаивает, и настаивает, пока не добивается признания. — Да ничего особенного. Только вот… я слышал, что ты тогда сказал… Они стояли группкой и болтали. Люди из съёмочной бригады, — может, даже парень Рэнди, приехавший повидать его. Они разговаривали о том о сём, а Гейл прогуливался неподалёку, разучивая сцену и слушая вполуха. Разговор сам собой перешёл на тему Брайана, и, когда прозвучало слово «Брайан», Гейл стал прислушиваться. Это вышло как-то рефлекторно. Рэнди распространялся на тему того, что всё это эмоциональный яд и бла-бла-бла. Ничего такого, чего Гейл не слышал бы раньше. А потом Рэнди сказал, что его никогда и ни за что не привлёк бы физически такой тип, как Брайан Кинни. Не в этой жизни. — Ты обиделся, потому что мне не нравится Брайан Кинни? Но ты же знаешь, что он мне не нравится. Ты что, выпил? — Нет. Гейл чувствует себя полным придурком, но всё-таки продолжает: — Да, я знал, что он тебе не нравится. Но это не то же самое… ну, то, что он тебе не симпатичен, и то, что он тебя не привлекает в плане… ну, ты понял. До Рэнди начинает доходить. Медленно. Должно быть, между ними действительно установилось что-то вроде телепатической связи, потому что такие вот малоинформативные сообщения расшифровать под силу только ему. — Ты злишься, — Рэнди смотрит на него, и в его взгляде явственно сквозит «недоумок», — потому что я сказал, что Брайан меня не привлекает в сексуальном плане? Да. И нет. Он злится, потому что всё поменялось, и теперь у Рэнди есть парень, и по сюжету они больше не целуются, и почему-то они больше не целуются и вне съёмочной площадки, и Рэнди уже не уделяет ему прежнего внимания, и он скучает по их болтовне за поеданием пиццы. Он злится, потому что Брайан не привлекателен для Рэнди, а ведь Брайан — это он сам, разве нет? — Ты не понимаешь. Брайан должен думать, что каждый мечтает запрыгнуть к нему в койку. И Джастин в первую очередь. От этого и вся его самоуверенность. И, знаешь ли, меня немного обескуражило знание того, что «этот чувак меня физически не привлекает, в жизни бы не лёг к нему в постель». Это звучит жалко. Это звучит настолько жалко, что Рэнди чувствует, как в нём закипает ярость. Вот сейчас он скажет Гейлу, что тот ведёт себя как маленький ребёнок, и пойдёт к своему парню. Так бы и поступил на его месте любой нормальный человек. К счастью, нормальным Рэнди никак не назовешь. Так что он начинает смеяться. Нервный неконтролируемый смешок. Рэнди слегка отпустил волосы. Они стали светлее. Красиво. — Джастин хочет спать с Брайаном. Этого тебе достаточно? Отчасти. Но не совсем. — Без разницы. — Плечи горбятся, как будто ему хочется провалиться сквозь землю. — Чушь всё это. Воцаряется немного неудобное молчание, но оно уже не столь неудобно, как напряжённость предыдущей недели. — Ты сердишься, потому что думаешь, что это я тебя считаю малопривлекательным? Внутри всё обрывается. — Нет, ты что! Наверное. Это ревность маленького ребёнка. Сначала у Рэнди появляется парень, а потом он заявляет, что и в самом кошмарном сне не может себе представить, что переспит с ним, ну, или с персонажем, которого он играет, или…а, ладно, не важно. Имеет ведь он право немного поистерить? Он ведь неуверенный в себе человек. Да и, в конце концов, вот он, если бы решил переспать с мужчиной, то, скорее всего, сделал бы это с Рэнди. Они же довольно близки… С кем же ещё? И разве это не должно быть взаимным? — Может быть, — признаётся. — И я не сержусь. Может, немного больно… Совсем чуть-чуть. — Не важно, — добавляет и вымученно улыбается. — Замяли. Уже прошло. Он не ожидал, что Рэнди обнимет его. Отросшие волосы щекочут ему лицо, но это не мешает. Рэнди шепчет ему: «Большой ребёнок» — и приговаривает: «Ты намного красивее Брайана». Гейл понимает, что его «позиции» всё так же прочны, и, как бы инфантильно и жалко это ни выглядело, он чувствует, что успокаивается. Дома его уже ждёт сценарий новой серии. Две недели спустя они репетируют сцену, в которой Джастин и Брайан снова целуются, и всё возвращается на круги своя. Всё опять нормально. По-хорошему, Гейла должно было бы удивить, что его понятие о «нормальности» жизни включает поцелуи с Рэнди, но, в конце концов, люди странные существа, а жизнь странная штука. И вообще… Морган — Скажи мне, что это неправда. Скажи мне, что это неправда! Вот из-за такой манеры кричать Гейл и считал на начальном этапе их знакомства, что в Рэнди есть что-то бабское. — Я думал, что тебе это и так известно. Я думал, это всем вокруг известно, и они ржут у меня за спиной. — Нет! Я этого не знал, а то бы ржал тебе прямо в лицо!! — А вот я думал, что тебе это известно, но ты из деликатности молчишь. — Плохо же ты меня знаешь Гейл Морган Харольд. Вот уже полчаса он издевается в таком духе. Гейл — уже само по себе достаточно женственно, но Морган!! Морган — это уж совсем женское имечко, будь оно неладно. И о чём только думали его родители? — Скажи мне правду. Твои родители хотели девочку и в детстве наряжали тебя в девчачьи платьица? — Мои родители — нет, а вот одна знакомая девчонка как-то захотела обрядить меня в свою юбку. Очень сложно распознать, когда Гейл шутит, а когда серьёзен, поэтому Рэнди на всякий случай сдерживает рвущийся наружу смех. — А ты? — А я отказался. Юбка была зелёной, что твоя трава, а зелёный меня совершенно убивает. Вот если бы она была оранжевой. Оранжевый мне весьма к лицу. Сама юбка была довольно симпатичной, но вот зелёный… Гейл частенько отпускает комментарии по поводу своих бывших подружек. Его романы с этими девицами всегда быстротечны. Рэнди понимает, как ужасно думать о том, что это может быть хорошим сигналом, но не думать об этом не может. Все те голоса, которые строят воздушные замки у него в голове, становятся особенно навязчивыми, когда дело касается фантазий о Гейле. Брешь В каком-то интервью Хэл заявил, что «целовать парня — это всё равно что целовать свою собаку», и даже шесть месяцев спустя его всё ещё подкалывают по этому поводу. Особенно усердствует Питер, который говорит: раз Хэл утверждает, что целоваться с Гейлом или Робертом — всё равно что с Хэловым псом, то он настаивает на свидании с этой чудо-псиной, потому как с собственной собакой ничего подобного он, Питер, не испытывает. Хэл пытается объясниться — извиниться? — но самом деле никто особо и не обиделся, и шутка становится популярной, как могут становиться популярными такого рода шутки. Как раз перед съёмками очередной сцены, в который Джастин и Брайан целуются у стены, Рэнди объявляет, что это их миллионный поцелуй, а Гейл подкалывает его: — А я уж и со счёта сбился. В конечном счёте, это же всё равно что собаку поцеловать. Потом он показывает Рэнди язык, и Рэнди смеётся, стараясь убить в зародыше закипающую ярость. Всё равно что собаку? Во время первого дубля декорация отъезжает, открывая брешь, и становится ясно, что сцену они запороли; Гейл замирает, ещё не окончательно выйдя из образа, и в этот момент Рэнди, не думая о том, что делает, подходит к нему и целует. Целует именно так, как прописано в сценарии: страстно, требовательно, терзая губы. Значит, всё равно что собаку, твою мать!? Фанат Некоторые вещи перестаёшь делать, когда достигаешь определённого уровня известности. Так ты перестаёшь ходить в «Макдональдс», когда в организме вдруг появляется острая необходимость в дозе холестерола. Или перестаёшь выстаивать очереди на входе в клуб… да вообще перестаёшь стоять в очередях. Или, к примеру, забываешь, что такое походы в супермаркет в субботу утром. Рэнди не представляет, что они здесь делают, но если бы он спросил: «А что мы здесь делаем?» — то получил бы в ответ нечто гениальное типа: «Покупки», поэтому он помалкивает. Народа вокруг мало, да и в Торонто они могут наслаждаться относительной свободой, но время от времени, когда чей-нибудь взгляд задерживается на них более чем на две секунды, Рэнди испытывает приступы паранойи. Ведь никогда не знаешь, кто из них может оказаться психопатом. — Да ладно, не очкуй! — В отделе замороженных продуктов Гейл берёт восемь упаковок шпината. Для Рэнди остаётся загадкой, зачем ему столько. Самое оно отпустить шуточку на тему морячка Папайя, но холод заставляет его нервничать. — Никто не бросится на тебя с ножом в отделе полуфабрикатов. Ему легко говорить! Общение с этими фанатеющими психами у него выходит так же легко, как и прочие вещи. Он с безмятежным видом выслушивает их идиотские комментарии, улыбается, черкает автограф и спокойно уходит. — Всякое может случиться. Гейл берёт замороженные роллы, три кило какой-то жратвы для микроволновки и выдаёт нечто такое тупое, что так и хочется забить его этим мешком с полуфабрикатами до смерти: — То, что они к тебе испытывают… это ведь своего рода любовь. Понимаешь? Ничего страшного не происходит. Любовь!!? Заметно, что он не читал ни строчки из того, что ему шлют. Они же психи! Пси-хи! — Любовь?! Надуманное чувство к вымышленным персонажам, которые с реальными людьми ничего общего не имеют! Это отвратительно, мерзко и не содержит в себе ни грамма истинного чувства! Они больны, опасны для общества и жалки. И это странно. Это чертовски странно и нездорово. И, в первую очередь, это нереально! Уже привыкший к его сентенциям на тему как-ужасен-этот-мир Гейл не придаёт этим словам особого значения. Он нагибается к морозилке с пиццей и роется там, пока не находит одну без шампиньонов. Пицца отправляется в тележку, и они двигаются дальше. — Но для них это всё реально, — улыбается Гейл. — И да, это странно, отрицать не буду, но всё же это любовь, Рэнди. Ведь есть же странные разновидности любви. Согласен? И иногда необычная любовь не так уж плоха… Он говорит это, не вкладывая особого смысла в свои слова. Рэнди не знает, что ответить, а Гейл толкает тележку, приобнимает его за плечи и добавляет, что не стоит беспокоиться о ненормальных фанатах в супермаркете. — Если кто-нибудь бросится на тебя с ножом, я убью его пиццей. С тех пор, когда Рэнди думает о Гейле, первыми на ум приходят два слова. Странная любовь. Когда они выходят из супермаркета, у него крутит желудок, и это не от голода. Или нет, не желудок, чуть выше. Где-то в районе сердца. Временами ему кажется, что он научился справляться с этим. «Я? — нравится ему говорить самому себе. — Втюрился в Гейла?! Окститесь!» А вот сейчас они грузят сумки с покупками в багажник, а ему хочется разрыдаться как школьнице. Запах Частенько происходит так, что вокруг суетятся люди, а им приходится ждать. Они лежат полуголые или совсем обнажённые в кровати Брайана Кинни, прикрывшись атласной простынёй. Им приходится ждать, потому что юпитер разбился или осветителям нужно иначе построить свет, или ещё что-нибудь. В такие моменты они никогда не разговаривают о персонажах. Иногда они вообще ни о чём не говорят, чтобы не сбиться с настроя, не растратить энергию необходимую для сцены. Или обсуждают оную, если есть какие-то неясности. В этот раз, когда режиссёр говорит: «Прервёмся на пару минут, надо поменять ракурс», Рэнди лежит очень тихо. Лежит так, как его уложили: одна рука на Гейле, одна нога меж его ног. — Я прочёл книгу, которую ты мне дал, — говорит Гейл, разглядывая фальшпотолок. — И? — Хорошая, но картинок нет. На площадке шумно, хотя терпимо. Когда они снимают постельные сцены, то люди стараются не шуметь понапрасну. И они очень им за это благодарны. — Чем у тебя волосы пахнут? — вдруг спрашивает Гейл. — Не знаю. Шампунем? — Приятный запах. Он с шумом втягивает носом воздух и удовлетворённо вздыхает. Добавляет: «Мне нравится», и Рэнди думает об Опре Уинфри, огромных сиськах и прочих вещах, которые могут помочь исчезнуть этому неожиданному напряжению в паху, прежде чем прозвучит команда «мотор!» и нужно будет двигаться. Он надеется, что Гейл ничего не заметил, а так как для этого у того должна была пропасть всякая чувствительность ниже пояса, то очевидно, что он спалился. Вот только Гейл ничего не говорит и просто продолжает пялиться в потолок, думая о чём-то своём. И поди-ка узнай, о чём. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты жаркая штучка, Морган? На это ублюдок отвечает ехидным смешком: — Ты даже представить себе не можешь, сколько раз. В четвёртом сезоне Рэнди подстригается. У него есть парень, которого он очень любит, который гей, который идеален и который ему подходит. Он должен сконцентрироваться на этом и бросить все прочие глупости. Он — не Джастин, Гейл — не Брайан, и у них обоих слишком много таланта, чтобы растрачивать его, снимаясь в телесериале, вместо того чтобы заняться чем-то действительно стоящим в Нью-Йорке. Сопротивляйся Гейл никогда ничего не рассказывал о своей татуировке. Она небольшая, едва ли больше пяти сантиметров. Между пальцами левой руки. Как раз там, на среднем пальце, чернила, которые забили ему под кожу, гласят: «Сопротивляйся». — Было больно? Он задал этот вопрос из чистого любопытства. Необычное место, практически нет жирового слоя, и кожа чрезвычайно чувствительна. Гейл отмахивается: «Немного», а Рэнди хочется спросить, зачем он её сделал, как выбирал и чему он сопротивляется. Какое таинственное воздействие она оказывает на него, и что произойдёт, если он сдастся и уступит? Нелли нашёптывает, что такого рода татуировку мог бы сделать гомосексуалист «в шкафу», но что она в этом смыслит? Гейл слишком честен, чтобы быть гомосексуалистом «в шкафу». В первом сезоне Джастин сделал себе пирсинг ради Брайана, и Рэнди пережил момент паники, когда прочитал об этом в сценарии. Это потом ему объяснили, что не придётся прокалывать сосок взаправду. Они просто использовали клипсу. Так что боли не было вообще, ни сильной, ни слабой. Это не было реальным. От Гейла веет мужественностью и спокойствием, в нём всё реально, а иногда опасно. Почему? Рэнди этого не знает. Иногда он скучает по длинным волосам. Но сейчас дела обстоят именно так. Так, как и должно быть. Так и будет, пока не изменится… Грипп За два дня до окончания съёмок — четвёртый сезон — Гейл вдруг чувствует, что у него свербит в носу. Два часа спустя начинает болеть горло. Вечером боль забирается в совсем уж странное место — за ушами. На следующий день он уже снимается с температурой. Когда приходит домой, то прямо в ботинках и под завязку накачанный анальгетиками падает на кровать, а просыпается три часа спустя. В бреду. На полу. Врач прописывает ему полный покой, побольше жидкости и дурацких телепрограмм, пока не сможет самостоятельно держаться на ногах, не шатаясь из стороны в сторону. Ну, ладно, про дурацкие телепрограммы он сам придумал. — Бля, хреново выглядишь! — Спасибо. Это звучит как «папибо», и голос вообще раздаётся глухо как из бочки. — Я и не подозревал, что тебе настолько хреново. — Угу. У него забит нос, руки двумя свинцовыми плетями висят по бокам и тянут к полу. Он стоит, тяжело привалившись к косяку. Фигура Рэнди видится размытой и зыбкой. — У меня грипп, — жалуется Гейл. — Думаю, это неизлечимая форма. — Ты уверен, что не гей? А то хнычешь, как какая-нибудь «королева». Рэнди затаскивает его в комнату и заставляет лечь в кровать. Лечь… Гейл снопом валится на несвежие простыни и сворачивается немыслимым эмбрионом. Рэнди заказывает еду из супермаркета, выжимает целую гору апельсинов и заставляет сразу же выпить сок, пока в нём сохранились все витамины. — Уверен, что ты не моя мамочка? Ведёшь себя в точности как она. Пропуская этот комментарий мимо ушей, Рэнди помогает ему избавиться от ботинок, деликатно информирует, что «ты воняешь, так что марш в душ», даже перестилает простыни и следит, чтобы Гейл лёг в кровать. Рядом стоит телефон, коробка салфеток «Kleenex» и три литра воды в пластиковых бутылках. — Теперь, когда я уверен, что ты выживешь, я пошёл. — Нет, нет. Останься. Рэнди хотел быстренько собрать вещи и сесть на первый же рейс до Нью-Йорка. Домой, туда, где его ждёт любимый. Сейчас, когда работа закончена, в Торонто его ничто не держит. Только вконец осипший Гейл и его огромные глаза, которые молят: «Останься». — Мы можем посмотреть какой-нибудь фильм, — произносит Гейл, и Рэнди готов поклясться, что он по-детски надувает губы. — Я тебе дам выбрать. — Вот ещё, тебе нельзя смотреть телевизор. — И можем пиццу заказать. — И думать забудь. Ты не можешь есть этот мусор, пока болен. Ты хоть знаешь, сколько там токсинов? Час спустя они валяются на кровати и смотрят телик, на полу валяется картонка с недоеденным куском пиццы. Самое смешное, Рэнди всегда умел говорить «нет». Нет, правда! На самом деле, список людей, которым он не может отказать, включает всего одно имя из четырёх букв. Через два часа ему звонят из Нью-Йорка, и его парень говорит: «Всё нормально», когда Рэнди сообщает, что сегодня точно вылететь не сможет и будет завтра. В конце разговора он говорит: «Я тоже тебя люблю» — и вешает трубку. Грипп & пицца Они теряют счёт времени. На кухне, которой Гейл практически не пользуется, всё сильнее пахнет апельсиновыми корками, а в мойке громоздятся стаканы. Четыре часа спустя Рэнди заказывает суши, и они болтают об имбире и Токио. Гейл заявляет, что ему нравятся «Трудности перевода». — Тебе нравится Скарлетт Йохансон? — Мне нравится София Коппола. — Вот чудак. Ты бы переспал с Софией Копполой? — Я не говорил, что переспал бы с… — он задумывается и вытаскивает ногу из-под одеяла, чтобы немного охладить жар, — возможно, я бы это и сделал. А может, мне вообще её отец нравится, и я с ним хочу переспать, ну, заодно и с ней. Ты как думаешь? Всё кончается тем, что они смотрят «Крёстного отца». Рэнди анализирует сценарий, точную игру актёров, мастерскую работу оператора, композитора и осветителей. Гейлу нравятся словесные пикировки и напыщенные реплики Аль Пачино и Брандо. Они настолько разные, что если бы были песнями, то звучали бы на разных языках. В четыре утра Гейл объявляет, что у него устали глаза и он хочет на минутку прикрыть их, «но только на минутку!». А Рэнди замечает, что ему уже пора, и у него сердце выпрыгивает из груди, когда он чувствует на своей рука цепкие пальцы Гейла, который тянет его к себе и, не отрывая головы от подушки, бормочет: «Останься». Ему никогда не нравились такие мужчины, такие в чём-то мужланистые парни, но вот этот конкретный мужчина заставляет его смешаться так, что дыхание перехватывает. — Ты хочешь, чтобы я остался спать здесь? — М-м-м, на немножко. Рэнди решает, что «на немножко» — это ещё ничего. Они же близкие друзья. Скорее всего, Гейл всем своим близким друзьям предлагает заночевать у себя. Если бы была хоть малейшая опасность того, что что-то может произойти — у него же есть парень, — то он бы ни за что не согласился, но Гейл же натурал. Так что может случиться? В комнате спёртый воздух, как в любом помещение, в котором провели взаперти целый день, но от Гейла приятно пахнет. Собой. Что-то безобидное и в то же время запретное. Кровать огромна, и ничего не произойдёт, если он прикорнёт на часок. — Разбуди меня, если соберёшься наблевать на покрывало. — Ага. Минуту спустя справа уже раздаётся мерное посапывание, и Рэнди решает, что это слишком убого: вот так лежать, пялиться на Гейла и пытаться на глазок определить длину его ресниц. Затем он сам проваливается в двухчасовой сон. Точнее, это ему кажется, что он проспал пару часов, на самом деле речь идёт о двенадцати часах десяти минутах, последние пять из которых он уже бодрствует, но остаётся в кровати, размышляя над тем, как бы вытащить руку и не разбудить Гейла. И вообще, как его рука оказалась под Гейлом? Может, пока он спит, его тело контролирует Нелли? И ещё больше гриппа За последние семь лет он не спал более семи часов в сутки. Часы показывают четыре дня, и в авиакомпании ему сообщают, что в Нью-Йорк он сможет вылететь только завтра утром, так как на более ранние рейсы мест нет. — Спасибо. Немного дезориентированный, Рэнди вешает трубку. Ему надо домой, в душ. Чемоданы ещё не собраны. Ещё нужно переделать столько дел, и гриппозная квартира Гейла вдруг начинает казаться убежищем от всех этих проблем. Оазис, продукт галлюцинации, бункер, в котором можно спрятаться от реальности, где от него ничего не ожидают и ничего не требуют, ну, кроме как быть рядом и время от времени выжимать апельсины. — Как ты себя чувствуешь? — У меня уже практически не болит кожа. — Гейл вынимает соринки из уголков глаз и промаргивается. — Но всё ещё болят волосы. — Возможно, причина в том, что ты подстригся а-ля Бен Стиллер в «Кое-что о Мэри». Гейл улыбается — улыбка удовлетворённая № 3, они все у Рэнди уже давно каталогизированы — и интересуется, останется ли он на завтрак. — Да уже ужинать пора. — Ну так оставайся ужинать. Он не может остаться поужинать. Уже чёрт знает как поздно. Как он может остаться? Кажется, что он и так провёл в квартире Гейла миллион лет. Он человек ответственный, и его жизнь — это вовсе не пижамная вечеринка. А самое главное — и это он ясно даст понять Гейлу!! — нет, нет и нет, они больше не будут заказывать пиццу! — Закажем что-нибудь тайское. Лицо Гейла озаряется глупой улыбкой. — Идёт! Грипп & тайская кухня Миллион часов и две серии «Крёстного отца» спустя, с желудком, полным тайского цыплёнка, Рэнди спрашивает сам себя, а не должен ли он чуть сильнее скучать по своему парню и почему он не в состоянии встать с кровати? И вот они уже лежат на животах и досматривают повтор «Бухты Доусона». Гейлу сериал понравился… Дальше падать просто некуда. — У тебя вкусы, как у пятнадцатилетней девчонки. Готов спорить, что даже если бы ты не снимался в нашем сериале, он бы тебе тоже понравился. Боже! Уверен, ты бы и комментарии в сети оставлял. Он бы точно написал какой-нибудь фанфик и считал бы любовь между Джастином и Брайаном настоящим чудом, а не тем, чем она является на самом деле: нездоровой связью, замешанной на взаимопаразитизме двух людей, у которых серьёзные проблемы с эмоциональной созависимостью. Он так и говорит Гейлу за час до рассвета, лёжа в его кровати, и, хотя прошло уже четыре года со дня их знакомства, Гейлу снова удаётся его удивить, потому что он просто соглашается и отвечает, что да, ему бы сериал понравился, даже если бы он не снимался в нём. — Я так думаю. Не знаю. Но это точно история любви. Как… как тот фильм с Одри Хепберн. Ну, ты знаешь… Тот, про писателя. — Чего общего может быть у «Завтрака…» с нашим сериалом? — Много чего. Она живёт с безымянным котом, к которому не хочет привязываться. Ты помнишь? Как Брайан. Рэнди протестующе вскидывает ладонь: «У Брайана нет кошки!» — но Гейл слишком погружён в объяснение своего видения, так что протеста не замечает и продолжает странноватое сравнение классики мирового кинематографа с «Queer as Folk». — Это то, о чём в конце говорит тот парень, ну, он потом ещё в «Команде А» снимался. — Джордж Пеппард. — Он самый. Так вот, он же в конце той девчонке говорит, что она хочет быть свободной и дикой, но на деле вся эта свобода и нежелание брать на себя обязательства — это клетка, в которой она сама себя заперла, — из-за гриппа, а, может, потому что час уже поздний и он устал, голос Гейла звучит сонно и расслабленно. — Она боится, что кто-то может владеть ею, но ею как раз и владеет этот самый страх. Совсем как Брайан. И вот появляется Джастин и спасает его. Своей любовью. Вот что происходит. И вот почему они всегда будут вместе. — Брайан и Джастин? — Брайан и Джастин. Я так считаю. Это чушь несусветная. Это самый глупый и жалкий романтический бред, который он только слышал в своей жизни. Из-за какого-то смутного чувства у него сжимается сердце. Сам не понимая, что делает, Рэнди пристально смотрит на Гейла. Небритого, с синяками под глазами, неряшливо одетого, с растрепанными волосами, с гриппозным лицом, такого невероятно красивого. В свои годы продолжающего верить в сказки про фей. В каком-то смысле он намного моложе Рэнди. И уж точно на миллионы лет моложе Брайана Кинни. Рука Рэнди сама тянется в каком-то рефлекторном движении, чтобы погладить Гейла по волосам — такие шелковистые, — и всё тот же рефлекс толкает его и заставляет поцеловать Гейла в губы, так, как он делал уже сотни раз. Дружба, ничего больше. Поцелуй, который накрывает их, длится, и вот уже исчез. Поцелуй, который приглашает говорить вполголоса. Признаться в том, в чём ты бы никогда не признался. — Иногда мне кажется, что ты немного туго соображаешь, Гейл. Гейл прислоняется к его лбу своим. Жест, который принадлежит Брайану. Что-то, что он всё-таки перенял от персонажа. — Пожалуй, есть немного. Тот факт, что он не противоречит, настолько недостоин Брайана Кинни, что Рэнди просто вынужден выманить у него ещё один дружеский поцелуй. Соприкосновение губ, ничего более, нежное касание, которое затягивается дольше обычного лишь потому, что уже поздно и они так уязвимы. И всё ещё длится лишь потому, что они актёры, а ведь всем известно, что актёры чуть больше остальных любят прикосновения и для них важен физический контакт. Рэнди приоткрывает губы и ощущает дыхание Гейла, а ещё, возможно, немного влаги, чуть-чуть языка. Но ведь они не целуются. Нет? И вот ведь что происходит: они столько лет уже целуются с языками, нацепив личину своих персонажей, и благодаря Джастину и Брайану они уже привыкли к такой близости. Но этой ночью они не Брайан и Джастин, и Рэнди вдруг остро осознаёт это, потому что Брайан никогда бы не издал такого звука, слабого стона, зарождающегося где-то в горле, когда их языки встречаются. Нет. Брайан никогда бы не позволил целовать себя вот так, податливый, словно масло, нежный и неторопливый, принадлежащий только ему. Так естественно, так глубоко и обожемойяцелуюгейла…

participante: Грипп & поцелуи Осознание происходящего как перламутр выкристаллизовывается в его сознании. Он целует Гейла. Эти губы, которые смыкаются на его языке, посасывая его, втягивая в рот — это всё Гейл Харольд, его коллега, его друг, его маленькая гетеросексуальная фантазия. Этот поцелуй, который вынимает из него душу, согревает — должно быть, это жар — и обжигает в местах, где температура не должна бы ощущаться. Здравомыслящий человек, каким и является Рэнди в ситуациях, не связанных с Гейлом и его поцелуями, остановился бы в тот самый миг. Он бы подумал о дружбе, которую не стоит разрушать, о неправильных решениях, которые принимаются в моменты, когда ты не способен мыслить чётко. Он бы подумал о Гейле, которому нравится София Коппола, и о себе, которого ждут в Нью-Йорке. И остановился бы. Но Рэнди поразил вирус намного более опасный, чем вирус гриппа, и четыре года — слишком долгий срок, особенно когда компенсация за ожидание такова. Четыре года сопротивления, размышлений и воздержания. Намного легче сдаться, отвечать и целовать. Десять секунд он целует Гейла и чувствует, как у него вскипает кровь. Остановись! Сверхчеловеческое усилие. Делает вдох. Задыхается. Облизывает губы и ждёт. Тик-так. Когда между ними скапливается достаточно энергии, он подаётся вперёд, чтобы поцеловать, но, прежде чем Гейл успевает ответить, отодвигается, слышит едва уловимый протест и целует вновь. Целует так, как не целовал никого в своей жизни. Бам. Бэнг. Уоу!! queer eye for the straight guy* Длится это недолго. Минуты. Меньше десяти. По крайней мере, в реальном времяисчислении это длилось именно столько. В других измерениях, более гибких и вязких, как хлопок, то, что происходит между ними, длится всю ночь и ещё одну неделю. В их поцелуях есть момент узнавания, такой нетипичный для обычного первого раза. А затем, после всей этой «знакомости», их настигает поток новизны. Звуки, которые издаёт Гейл, то, как Рэнди подаётся вперёд, легонько поводит бёдрами по кругу, создавая совсем лёгкое трение. Не чрезмерное. Не такое, которое бы могло отпугнуть, но достаточное, чтобы заставить желать большего. От контраста между новым и уже изведанным кружит голову, и Рэнди старается воскресить в памяти какой-нибудь момент за последние четыре года — да какое там, за всю жизнь, — когда бы он так себя чувствовал. Чувствовал себя так «на своём месте», целуя кого-то. Вначале они почти не двигаются, время от времени приоткрывая глаза. Неторопливо, размеренно, как будто заключили секретный пакт, гласящий: «У нас ещё вся ночь впереди, так что сделаем это не спеша». Когда Гейл стонет и чуть шире приоткрывает рот, то Рэнди хочется покрыть поцелуями всё его тело. Осторожно, так что и простыня не шелохнулась, он опускает руку всё ниже — манёвр, с помощь которого он старается освободить немного пространства между их телами и просунуть руку в штаны. Какая-то часть его мозга смотрит на ситуацию как бы со стороны и думает: «Это не может продлиться долго» — настаивает: «Он может попросить тебя остановиться в любой момент». Рэнди просовывает язык как можно дальше, и его буквально трясёт от желания начать действовать активнее, но он понимает, что это может всё разрушить. Поэтому он медленно, так медленно, как только может, и ещё медленнее оттягивает пояс штанов Гейла, и его рука скользит внутрь. Потому что пусть это и будет единственный раз в его жизни, но ему необходимо коснуться его. С губ срывается стон. Гейл не носит трусов. Возможно, потому что он уже два дня не вылезает из пижамы, но всё равно, то, что он их не носит, означает, что он, Рэнди, прямо сейчас касается голой кожи, тогда как ожидал прикоснуться к ткани, и к этому он явно не готов. Твёрдо и жарко… и эрекция… Гейла… у него под пальцами. Он не был готов. Возможно, он прямо сейчас кончит или расплачется. Всё может случиться. Это ночь чудес, панов, фей и гетеросексуалов, которые целуются как последний раз в жизни. Чувственно потягиваясь, Гейл прижимается к нему, толкается в руку и углубляет поцелуй. Женщины не могут быть слабым полом, если с ними обращаются подобным образом, и они выживают. У него стоит. Рэнди много раз прежде видел Гейла голым. Он к нему прикасался, он его целовал. Но он никогда не ласкал его вот так, всей ладонью, никогда не прикусывал кончик языка, чтобы подавить крик, никогда не дрочил ему, обдумывая, что хочет с ним сделать, сколько раз и в каких позах. Рэнди часто спрашивают, не жалеет ли он, что подстригся так коротко. Он всегда отвечает, что нет, а вот сейчас, когда распластавшийся под ним Гейл отвечает на поцелуи, положив руку на его затылок, он мечтает, чтобы волосы у него были чуть длиннее: тогда можно было бы почувствовать, как Гейл тянет за них. Агрессивно и чувственно. Ему так этого хочется в тот момент, что он даже начинает немного злиться. Слегка отстраняется, чтобы набрать воздуха в грудь, не переставая двигать рукой. На шее Гейла блестят капельки пота, и Рэнди нестерпимо жаждет слизать их все до одной. — Хочу, чтобы ты кончил. — Давай. Но этому было не суждено случиться. В Торонто поздно, а в Нью-Йорке — нет. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем они услышали. И ещё много раз, прежде чем Рэнди понимает, кто это может быть. — Дерьмо. Он извлекает руку, так, будто она была погружена в кислоту. Отвечает на звонок уже из коридора, и он отвратителен сам себе, когда лжет и говорит: «Я заснул». И его начинает мутить, когда слышит «Я тебя люблю» на другом конце провода и понимает, что волшебство разрушено. — Я тебя тоже. Он возвратился домой первым же самолётом. Он предпочитает не думать о том, что могло бы произойти, если бы по возвращении в комнату не обнаружил, что Гейл ушёл в ванную комнату и принимает душ. Он избегал его взгляда и ответил своим обычным «валяй», когда Рэнди сообщил, что ему пора. Нет, лучше просто не думать об этом. Следующие шесть недель они не увидятся. Этого времени с лихвой хватит, чтобы научиться не думать об этом снова и снова, не думать об этом днём и ночью. (Под хлопковой тканью Гейл был твёрдым и податливым, монолит, припорошенный мукОй. Когда его целуешь, он немного выгибает спину, и пах вжимается в пах). Да, если Рэнди и думал о чём-то в эти шесть недель, то, вполне возможно, именно об этом. *«Что вижу — о том и пою». Потому что дословно выражение «Queer Eye for the Straight Guy» именно так и переводится. Никому не пришла в голову мысль заглянуть в словарь и узнать, что «queer» в английском языке — синоним слова «гей», а «straight» — это «натурал». Вот и получается, что популярное реалити-шоу, которое не первый год транслирует телеканал «Bravo», на самом деле называется «Натурал глазами геев». Типа привет… Идёт последний год съёмок. Когда актёры возвращаются в Торонто, то всё иначе. Рэнди ни за какие коврижки не согласился бы сняться ещё в одном сезоне, но иногда на него накатывают тоска и меланхолия, и он начинает заранее прощаться с вещами, по которым, как ему казалось раньше, он никогда не будет скучать. Они всегда стараются как-то отметить начало нового года съёмок. Барбекю в доме Скотта, пикник за городом, что-то в таком духе. Поцелуи, объятия, приветственные возгласы, рассказы о том, кто как отдыхал, и всё такое. Рэнди бы с бОльшим удовольствием выковырял ложкой собственное сердце, лишь бы не проходить через всё это снова, но его отсутствие было бы слишком странным. Так что он пошёл. Здоровается, пытается не замечать гирю в желудке, украдкой поглядывает по сторонам, время от времени нервно подносит руку к чуть отросшим волосам. О